Имя забыто, но не нами

 

Имя забыто, но не нами

Зайцев Анатолий Гаврилович (посередине) 1939

История лейтенанта Анатолия Гавриловича Зайцева (1918–1941), которого считали «без вести пропавшим»

Автор:Гордеев А.Г.

Мы много лет приносили цветы на могилу неизвестного офицера. Просто потому, что не знали, где похоронен наш. Теперь знаем. И забыть это невозможно.

Мой дядя, Анатолий Гаврилович Зайцев, родился в 1918 году в городе Ворошиловград (ныне Луганск), по адресу Новостроево, 35. Он был артиллеристом. Лейтенант. Командир батареи 313-го артиллерийского полка 115-й стрелковой дивизии. Начал военную службу ещё до начала Великой Отечественной. В 1939 году участвовал в советской кампании в Польше, в районе Гродно и Волковыска, как офицер 115-й стрелковой дивизии.

Меня назвали в его честь — Анатолием. И с детства это имя носило для нашей семьи не просто память, а тихую надежду, что он жив. Теперь оно стало символом того, что память всё же победила молчание.

Там, в Польше, он познакомился и женился на Рене Вайнер — польке. На свадьбу к ним ездила моя бабушка. Это была поездка, которая по тем временам была почти невозможной — через границы, через всю сложную бюрократию. Но она поехала. Потому что это был её сын. Потому что тогда ещё можно было верить в какую-то мирную жизнь.

Рена вернулась с мужем в Советский Союз и жила с ним в Ленинградском военном округе, в городе Луга, в военном городке — п/я №36. Там они и встретили начало войны.

Безвестие

С началом Великой Отечественной их дивизия находилась в районе Выборга — в обороне, недалеко от финской границы. Весной 1941 года дивизия была передислоцирована в новый район, за Выборгом, и ей была отведена полоса обороны более 40 километров по фронту. Именно там, на одной из пограничных высот, и погиб мой дядя.

Он был убит в бою 10 августа 1941 года. Но семье об этом никто не сообщил. С тех пор и почти до наших дней он числился «без вести пропавшим». Никто в семье не верил этой формулировке. Ни моя бабушка, ни моя мама. И всю жизнь пытались выяснить, что же с ним случилось. Надеялись, что он может быть жив, может — в плену. Надежда держалась десятилетиями.

«Без вести» — это не просто слова. Это удобная формулировка. Она избавляет государство от выплат, от ответственности. Но главное — оставляет родных в мучительном неведении.

Где он воевал

115-я стрелковая дивизия была сформирована на базе 3-го стрелкового полка Московской пролетарской дивизии. В сентябре 1939 года она участвовала в наступлении на территории Западной Белоруссии, входя в состав 10-го стрелкового корпуса 3-й армии Белорусского фронта.

С большой вероятностью мой дядя попал на фронт именно в это время — сразу после окончания Сумского артиллерийского училища. В 1939 году выпускников училищ активно направляли в части, участвовавшие в советской кампании в Польше. Таким образом, его военная служба началась с участия в боевых действиях на территории Западной Белоруссии и Восточной Польши в сентябре 1939 года. Основные бои проходили в районе Гродно и Волковыска. Затем дивизия закрепилась в составе 3-й армии на новых рубежах.

В августе 1940 года штаб дивизии находился в литовском городе Тельшяй. С конца 1940-го она была передислоцирована в Ленинградский военный округ. Зимой 1940–1941 года части дивизии совершили марш протяжённостью почти 1000 км — Шяуляй, Елгава, Рига, Тарту, Нарва, Кингисепп. Переход завершился 18 января 1941 года. Позже дивизия была размещена в Кингисеппе, Сланцах, Усть-Луге, а в марте — переброшена за Выборг, ближе к финской границе.

Архив

Только несколько лет назад, после публикации архивов Министерства обороны, я случайно обнаружил его фамилию в списках безвозвратных потерь. Там было указано: «тело осталось на территории противника». Значит — его бросили. А нам всё это время врали.

Медальон и волонтёры

Позже, на сайте волонтёров-поисковиков, я увидел сообщение: один из них, будучи на рыбалке с отцом, зашёл в лес и обнаружил останки четырёх бойцов.

Волонтер, который нашел 

место где были найдены останки

Среди найденного был солдатский медальон с запиской: Зайцев А.Г.. Адрес: Уссурийский край, станция Надеждинская, улица Таранова, 50, Зайцев Г.Г.

Это был адрес родителей моего дяди, которые в годы войны находились в эвакуации. Но он сам туда не призывался и по этому адресу не числился. Именно поэтому попытки найти родных по указанному адресу ни к чему не привели.

Я написал им всю эту историю и назвал имя погибшего моего дяди. В конце концов его похоронили — пусть и не достойно, но хотя бы указав его имя. Иначе и могила осталась бы безымянной.

Полтора года останки четырёх солдат лежали в гараже у волонтёра. Никто не хотел брать на себя ответственность за их захоронение. Говорили: «Не всё так однозначно». Эту фразу мы и сегодня слышим — уже в других контекстах.

Похороны

В конце концов, благодаря усилиям этих же волонтёров, удалось организовать захоронение. На кладбище бывшего военного госпиталя. Останки восьми солдат — в двух фанерных ящиках, обтянутых красной тканью. На месте — деревянный крест и лист бумаги формата А4 в полиэтиленовом пакете с фамилиями. Салют сделали приглашённые волонтёрами пограничники. Ни армия, ни власть участия не принимали.

Логическое завершение наступило: восемь воинов обрели покой. Захоронение состоялось в населённом пункте Свободное, Ленинградская область, Выборгский район — там, где в 1941 году находилось лесное кладбище при 233-м медико-санитарном батальоне 115-й стрелковой дивизии, по направлению к посёлку Кирву. До войны населённый пункт Свободное носил название Кирву.

Воинское захоронение №68

Вот так похоронили человека, который погиб в августе 1941 года, защищая страну.

Письма, свадьба и тени

Моя мама ещё какое-то время переписывалась с Реной, женой Анатолия. По её воспоминаниям, у Рены был ребёнок — кажется, сын. Но он умер примерно в то же время, что и дядя. Последние письма были полны боли, одиночества и надежды. Потом — тишина. Связь оборвалась.

Мама всегда думала, что после гибели мужа и ребёнка Рена, оставшись совсем одна, могла вернуться в Польшу. Мы больше ничего не знаем о её судьбе.

Личный итог

После этого я перестал ходить на мемориалы 9 мая. Потому что всё это торжественное зрелище, на фоне того, как на самом деле хоронили наших, кажется фальшивым. И больным.

Тем более, что для моей семьи война не закончилась в 1945-м. Мой отец продолжал воевать до сентября 1945 года на Дальнем Востоке и получил орден за участие в Сэн-Сэйской операции в Корее.

Сегодня, когда снова бросают тела, когда снова звучит: «не всё однозначно», — всё это возвращается. И потому — я обязан был рассказать. Чтобы не забыли.

Дом, в котором жила память

 

«То, что кажется случайным, часто оказывается самым значительным. Просто время ещё не успело всё расставить.»

— А. де Сент-Экзюпери

Дом, в котором жила память

Мемуары архитектора о доме барона Стуарта и городских пересечениях судьбы

Вступление

Я родился по соседству с домом, который в те годы не носил громких имён. Для нас, детей послевоенного Кишинёва, это был просто старый дом с садом и лестницей, по которой мы бегали, играя с соседскими ребятами. В нём жили знакомые, иногда друзья. Мы входили в его подъезд, не зная, чья это была резиденция, кто закладывал его стены и что за тени прошлого жили за этими окнами.

Много лет спустя, уже будучи главным архитектором города, мне принесли на подпись проект расширения улицы Щусева. Один из пунктов предусматривал снос того самого дома. Я не знал тогда ни имени барона Стуарта, ни того, что в этих стенах рождалась история Кишинёва. Но я остановил снос. Просто потому, что этот дом был мне дорог как часть моего детства.

Только позже мне позвонил человек, назвавшийся внуком владельца дома — барона Александра Фёдоровича Стуарта. Его голос был спокоен, почти официальен, но в нём звучала искренняя благодарность. Он рассказал, кем был его дед — учёным, первым директором Музея природы, человеком, чья жизнь переплелась с историей Бессарабии. Именно он впервые поведал мне и о другом — о захоронениях, затёртых войной и временем, оказавшихся под сценой нового кинотеатра...

Дом Стуарта после войны: особняк на Киевской

После войны судьба не щадила даже дома с историей. Особняк на улице Киевской стал коммунальным жильём, разделённым между несколькими семьями. Историческое прошлое стиралось — не по злому умыслу, а от нехватки жилья, памяти и времени. В одной из комнат, как позже выяснилось, продолжал жить внук прежнего владельца — барона Александра Фёдоровича Стуарта. Он оказался вне поля зрения новой власти, вероятно, по ошибке в документах или просто потому, что затерялся в потоке перемен.

Соседом по коммуналке был Трофим Андреевич Зимин, майор НКВД. История тем более символична: в одном доме — потомок старой городской знати и представитель новой власти. Но жизнь шла дальше — и не по линиям идеологии, а по маршрутам человеческой судьбы. Зимин женился на женщине, у которой уже был сын от немецкого солдата. Его звали Адька — коротко от Адольф. Вместе у них родились ещё двое детей — Витька и Лидка.

Я был ребёнком, и для меня этот дом не был символом прошлого — он был живым, настоящим. Адька дружил с моим старшим братом, а Витька и Лидка — со мной. Мы часто бывали в доме: дни рождения, Новый год, мандарины, песни, самодельные игрушки. Мы бегали по скрипучим полам, не зная, что под ногами — история. Мы не догадывались, что комнаты, где раздавались тосты за здоровье, когда-то слышали обсуждения будущего Бессарабии.

Это был дом, в котором не было ни музея, ни таблички. Только память — пока жива.

Проект сноса и голос из прошлого

Прошли годы. Я стал главным архитектором города. Моя работа предполагала множество решений: от повседневных поправок до стратегических изменений городской ткани. В один из дней мне принесли проект расширения улицы Щусева. Он был грамотно составлен, с технической точки зрения — безупречен. Один из пунктов предусматривал снос старого углового дома на улице Киевской.

Это был тот самый дом моего детства. Тогда я всё ещё не знал, кому он принадлежал. Но для меня он был живой частью памяти — знакомый с фасада, лестницы, скрипящих полов. Дом, в котором звучали голоса друзей. Я не мог допустить его уничтожения. И потому потребовал переработать проект, без сноса этого здания.

Моё решение не публиковалось. Оно не попало в прессу, не стало предметом общественного обсуждения. Это был обычный рабочий документ, прошедший в пределах архитектурного управления. Только человек, живший в том доме, мог знать об отмене его сноса.

Спустя некоторое время мне позвонили. Голос в телефонной трубке был ровным, сдержанным, интеллигентным. Он представился так:
«Я — ошибка в работе НКВД».
И продолжил уже мягче — поблагодарил за то, что я сохранил их дом. Сказал, что этот дом принадлежал его деду — барону Александру Фёдоровичу Стуарту.

Тогда я впервые услышал о бароне в личной плоскости, не из учебника. Мой собеседник рассказал о его вкладе в Кишинёв, в науку, музей, культуру. Именно от него я впервые узнал, что в склепе у часовни лютеранского кладбища были захоронены три важнейшие фигуры городского прошлого: архитектор Александр Бернардацци, мэр Карл Шмидт и сам барон Стуарт. Все трое — покоились под тем, что стало сценой кинотеатра «Гаудеамус».

Это было не просто признание. Это был голос живой памяти, пробившейся сквозь годы, сквозь страх и молчание, чтобы соединить прошлое и настоящее — в точке, где должно было начаться стирание.

Гость из Шотландии: неожиданный визит

О визите старшего внука барона Стуарта я не знал. Он не был официально анонсирован, никто из нас его не ждал. В тот день я просто отсутствовал на рабочем месте — ничего особенного, не командировка, просто краткое отсутствие. И именно в этот промежуток времени, с разницей буквально в несколько часов, он пришёл.

Когда я вернулся, секретарша — Дуся, Евдокия Кошек — встретила меня с выражением одновременно удивления и лёгкой растерянности:

— Анатолий Григорьевич, к вам приходил пэр Шотландии...

Я сперва подумал, что ослышался. Но лицо Дуси было абсолютно серьёзным. Через несколько мгновений зазвонил служебный телефон. Это был Иван Тимофеевич Гуцу, тогдашний председатель горисполкома. Именно он внёс ясность:

— Ты знаешь, кто это был? — спросил он. — Это был старший брат того самого внука барона Стуарта. Он живёт в Шотландии, стал пэром и членом парламента. Он пришёл тебя поблагодарить, но не застал. Зашёл ко мне — мы побеседовали...

Гуцу рассказал, что беседа была тёплой, человечной, в какой-то мере пронзительной. Гость выразил искреннюю благодарность за то, что дом его семьи на улице Киевской был сохранён. Он также поделился болью — состоянием кладбища у церкви святых Константина и Елены, где, как он сказал, были похоронены его знакомые, родственники и представители старой кишинёвской знати. Это не было лютеранское кладбище — скорее, участок, где в течение определённого времени хоронили выдающихся кишинёвцев. Место это уже тогда находилось в запустении.

— Я приехал в последний раз, — сказал он, по словам Гуцу. — Мне уже под восемьдесят, и, скорее всего, я не смогу вернуться. Но я хотел лично сказать спасибо.

Этот визит так и остался событием «на полях» истории, не зафиксированным ни в газетах, ни в протоколах. Но для меня он стал личным подтверждением того, что даже случайные решения, если они основаны на памяти и внутренней интуиции, могут коснуться судеб и восстановить невидимую связь между поколениями.

Память как проект. Размышление архитектора

Город — это не только схемы, фасады и нормы освещённости. Настоящий город — это многослойная память. Иногда ты просто исправляешь линию на чертеже. А иногда, сам того не подозревая, вписываешь строку в чужую судьбу.

Я не знал, что спасал дом Стуарта. Не знал, что отказываясь от сноса, открою дорогу благодарности, голосу с другого конца истории. Не знал, что однажды мне скажут: «К вам приходил пэр Шотландии». Но оглядываясь назад, понимаю: это и была настоящая архитектура — работа не только с пространством, но и с временем.

Много лет спустя этот дом на улице Киевской был официально включён в список памятников архитектуры. Его историческая ценность была признана уже документально, на уровне государства. А ещё позже он стал резиденцией Митрополии Бессарабской Православной Церкви. Дом, в котором когда-то жили научные идеи и детские праздники, сегодня служит духовной опорой для тысяч людей.

Он продолжает жить. Он — часть городской ткани. Он — напоминание о том, что архитектура может быть актом защиты, жестом памяти, даже если она происходит без громких слов.

Мы строим города, но иногда они возвращают нам ответ. И тогда понимаешь: ты был не просто архитектором. Ты был — хранителем.

 

Restituirea memoriei: propunere pentru recuperarea cimitirului luteran din Chișinău

Introducere

În cadrul unui atelier de urbanism dedicat elaborării planului de referință istorico-arhitectural al Chișinăului, viceprimarul Ilie Ceban a adresat o întrebare importantă, aparent retorică:

„Există în oraș vreo grădină sau piață publică pierdută, pe care am putea să o recuperăm?”

Răspunsul nu a venit atunci. Dar un astfel de loc există. Mai mult decât atât – recuperarea sa ar putea deveni un gest simbolic prin care orașul își redescoperă memoria istorică.

Este vorba despre cimitirul luteran din Chișinău – complet distrus, aproape uitat, dar care trăiește încă în straturile subterane, în fotografii vechi și în amintirile familiale.

---

Context istoric

Comunitatea germană și cimitirul luteran

Începând cu secolul al XIX-lea, în Chișinău a înflorit o activă comunitate evanghelică germană, care a avut o contribuție notabilă în cultură, arhitectură, inginerie și administrație urbană. Germanii și luteranii baltici au proiectat, construit, predat, condus afaceri și au adus cu ei o cultură a ordinii, deschiderii și eticii profesionale.

Unul dintre principalele locuri de cult și memorie ale acestei comunități a fost cimitirul luteran, amplasat în sud-vestul actualului cimitir central. Aici se aflau:

• o capelă luterană, folosită pentru rugăciune și oficierea înmormântărilor;
  
  

Реконструкция по аналогии

• cripte familiale ale unor personalități marcante, precum:
  
  

• Alexandru Bernardazzi, arhitect celebru;
  
  

• Karl Schmidt, primar al orașului în perioada de modernizare;
  
  

• Baronul von Stuart, reprezentant al nobilimii baltice.
  
  

Реконструкция по аналогии

În perioada sovietică, după al Doilea Război Mondial, cimitirul a fost complet distrus. O parte din teren a fost transformată în parc, alta – construită. În anii 1950, în centrul cimitirului a fost ridicat cinematograful „Gaudeamus”, care a fost închis ulterior. În prezent, pe acel loc se desfășoară lucrări de construcție.

---

De ce este important

Pierderea memoriei – pierderea identității

Chișinăul a fost și rămâne un oraș multietnic, multiconfesional și multicultural. Cimitirul luteran este o cheie esențială pentru recuperarea unei părți pierdute din identitatea urbană. Nu era doar un loc de înmormântare – era o expresie a culturii arhitecturale, a credinței și a structurii sociale.

Distrugerea lui a fost o ruptură dureroasă. Astăzi avem șansa nu doar să rememorăm acest spațiu, ci și să-l reintegrăm în prezentul urban, cu respect, profesionalism și demnitate.

---

Mărturii și dovezi

Mărturia unui descendent

Un element de valoare aparte este mărturia nepotului baronului von Stuart, transmisă autorului acestui articol. El a povestit că mormintele lui Bernardazzi, Schmidt și Stuart se aflau sub clădirea cinematografului „Gaudeamus”, în zona unde fusese construită scena. Este o informație de familie, prețioasă, care susține argumentele istorice ale propunerii.

Fotografie aeriană din 1944

O analiză a fotografiilor aeriene din 1944 arată că axa principală a cimitirului ducea spre capelă, iar în dreapta acesteia se observă structuri masive – probabil criptele familiilor marcante. Această zonă corespunde exact cu locul unde a fost amplasată scena cinematografului.

---

Propunere: două zone memoriale

1. Lucrări arheologice

Există două locații-cheie pentru investigații:

🔹 Capela luterană

Locul capelei este bine cunoscut și liber de construcții. Este posibil să se organizeze aici:

• săpături arheologice;
  
  

• conservarea fundației ca fereastră arheologică vizibilă publicului;
  
  

• instalarea unui monument vertical cu o inscripție în română și germană.
  
  

🔹 Zona scenei

Pe locul scenei fostului cinematograf se află probabil criptele celor trei personalități. O oprire temporară a construcțiilor ar permite sondaje arheologice de urgență.

Возможность раскопок в районе сцены потеряна безвозвратно

---

2. Structura propusă a ansamblului memorial

🔸 Monument pe locul capelei

• Monument din piatră, cu conturul simbolic al capelei;
  
  

• Text bilingv (română/germană) și cod QR spre o arhivă digitală;
  
  

• Posibilă fereastră arheologică în pardoseală;
  
  

• Zonă discretă, fără acces facil pentru publicul larg – deci nepotrivită pentru un scuar urban.
  
  

🔸 Scuar memorial vizibil – strada Alexandri

Pe spațiul verde aflat în proprietate publică de-a lungul străzii Alexandri se propune:

• instalarea a trei plăci memoriale dedicate:
  
  

• Alexandru Bernardazzi;
  
  

• Karl Schmidt;
  
  

• Baronului von Stuart;
  
  

• amenajarea unui scuar de memorie cu alei și bănci;
  
  

• o plăcuță explicativă care să lege cele două locuri:
  
  

„Criptele și capela luterană se aflau în spatele acestui imobil. Monumentul principal este situat în acel loc și poate fi vizitat.”

Această separare între memorie istorică și vizibilitate urbană actuală este esențială pentru integrarea respectuoasă a trecutului în prezent.

---

Dimensiune internațională

Acest proiect poate beneficia de implicarea diplomatică internațională:

• Ambasada Germaniei – moștenitoarea comunității luterane germane din Basarabia;
  
  

• Ambasada Italiei – în onoarea lui Bernardazzi, de origine italiană;
  
  

• Ambasada Regatului Unit – având în vedere legătura cu baronul von Stuart și interesul pentru protejarea patrimoniului european.
  
  

---

Etapele de realizare

1. Acord instituțional din partea Primăriei și blocarea temporară a lucrărilor;
   
   

2. Cercetări istorico-arhitecturale și săpături arheologice;
   
   

3. Consultări publice și proiectarea ansamblului;
   
   

4. Fabricarea monumentelor și amenajarea scuarului;
   
   

5. Inaugurare oficială cu participarea autorităților și ambasadelor.
   
   

---

Concluzie

Această propunere nu este doar despre restaurarea unui cimitir pierdut – este despre restaurarea memoriei urbane și a respectului civic. Este o invitație ca Chișinăul să-și onoreze trecutul fără a-l idealiza, să-l recupereze fără a-l cosmetiza.

Capela luterană și criptele lui Bernardazzi, Schmidt și Stuart sunt mai mult decât niște morminte uitate. Ele sunt mărturii ale unei epoci în care orașul a fost deschis, inovator, conectat la Europa.

Acum, în contextul unui nou plan urban și al unui nou cadru de responsabilitate publică, Chișinăul are șansa de a face un gest profund: să aducă memoria în prezent și să o păstreze pentru viitor.