Аннотация
Предлагается рабочая гипотеза о структуре и генезисе Мазаракиевского холма в историческом центре Кишинёва. На основе сопоставления топосъёмки (ок. 1946), аэрофотоснимка 1944 г., наблюдений рельефа, данных раскопок 2010 г. и полевой фиксации отдельных объектов (погребов, траншей времён войны) реконструируется последовательность сакрального использования вершины холма от кипчакского/половецкого некрополя (XII-XIII в.в.),раннесредневекового мавзолея/мазара и прилегающего мусульманского кладбища (XIV–XV вв.), караимского кладбища возле Кенесы (XV в.) до позднейших христианских захоронений (XVI–XVIII вв.) и окончательного закрытия некрополя в первой трети XIX в. Особое внимание уделено морфометрическим аргументам (контуры насыпного кургана, отметки высот), свидетельствам многослойности погребений и возможной вторичной адаптации мазаров под хозяйственные погреба. Намечается программа верификации гипотезы с применением неразрушающей геофизики и точечных шурфов, а также предложения по охранному режиму и музеефикации участка.
Для того, чтобы лучше понять историю, надо проанализировать современную ситуацию. Сегодня на территории Республики Молдова есть украинские, гагаузские, болгарские села. Есть села населенные староверами (Кунича). Почему нас должен удивлять тот факт, что в начале 15 века на территории Кишинева могли располагаться поселения с караимами (Крымскими татарами) в виде мажоритарной части, а во времена Золотой Орды, ранее, до образования Молдавского княжества, и татары (“татарское селище”). Сам факт дарения поселений Грамотами 1436 года на территориях восточнее Прута, говорит о том, что в это время у этих поселений не было других хозяев. В противном случае их бу должны были упомянуть в этих Грамотах. Но это совершенно не означает, что в этих поселениях не было жителей. Просто для жителей менялись хозяева. С момента объявления этих территорий в составе Молдавского княжества все предыдущие права и законы потеряли силу. Назначались новые хозяева, а для жителей менялось только то, что теперь надо было платить новым хозяевам налоги. Так происходит и сегодня, например, в оккупированных Россией территориях Украины, и так происходило всегда. На некоторых средневековых картах Бессарабии Кишинев, в те времена Тираз на реке Бык, входит в территорию Бессарабии. Граница проходит чуть севернее так, что Орхей и Лапушна не входят. Поэтому не стоит удивляться тому факту, что христианское население этих поселений в XV в., а тем более в XII-XIV в.в. не было мажоритарным.
1. Введение: зачем переосмысливать Мазаракиевский холм
Мазаракиевский холм — одно из ключевых мест формирования городской памяти Кишинёва. Сегодня его вершину занимает церковь Мазараке, однако визуально и документально эта точка хранит следы более ранних слоёв: от возможного мавзолея (мазара) с некрополем до оборонительных и послевоенных вмешательств. Цель текста — изложить целостную, но проверяемую гипотезу происхождения сакрального ядра холма и объяснить наблюдаемые аномалии рельефа, планировочной структуры и погребального инвентаря, обнаруженного археологами.
Основанием послужили:
фиксируемая на OSM (OpenStreetMap) точка на небольшом «пятачке» открытой поверхности — вероятной вершине/пьедестале курганной насыпи;
топосъёмка ок. 1946 г. (с горизонталями через 0,5 м), позволяющая уверенно прочитать контуры возможной искусственной насыпи и различить «материковую» площадку под храмом и отдельный приподнятый купол вершины;
аэрофотоснимок 1944 г., на котором уже виден хозяйственный блок на предполагаемой оси мазара;
наблюдения траншей времён войны, давшие срезы захоронений разного времени;
материалы раскопок 2010 г., показавшие преобладание христианских погребений, но также фиксирующие отдельные погребения на правом боку с лицом на юго-восток (в сторону Мекки), а также вторичные костехранилища.
В совокупности эти данные задают вопрос: не скрыт ли под поздними слоями первоначальный мавзолей (мазар) и не связано ли «курганное» возвышение с практикой надземного погребения знатного лица, вокруг которого затем формировался некрополь?
2. Источники и методика
Мы опираемся на три группы источников:
Картографика и дистанционные данные. Топосъёмка ~1946 г. с шагом горизонталей 0,5 м; аэрофото 1944 г.; современные планово-высотные материалы и отметки рельефа. Именно они дают объективную «скелетную» модель местности, независимую от интерпретаций.
Археологические отчёты и наблюдения. Материалы исследований 2010 г. (раскрытые погребения XVI–XVIII вв.; фиксируемые ямы вторичных перезахоронений; вариативная ориентация и кладка тел), упоминания о многослойности в стенках военных траншей; сведения о находках керамики ранних горизонтов (VII–VI вв. до н.э.) и следов возможного оборонительного рва гето-даков (IV–III вв. до н.э.).
Полевая рекогносцировка и локальные предания. Ныне существующий и используемый церковью погреб на склоне; следы второго погреба, уничтоженного в 1970-е годы при застройке; частично перетрассированный в XX в. забор и границы охранной зоны некрополя.
Методика включает морфометрический анализ (сопоставление высот и изолиний), типологическую интерпретацию погребений и сценарную реконструкцию, где каждая гипотеза помечается как подлежащая проверке.
3. Рельеф и «курганная» морфология вершины
Топосъёмка демонстрирует важную деталь: храмовая площадка опирается на материковую террасу, имеющую отметку в среднем на 2,5–3 м ниже, чем выпуклая «шапка» вершины холма к востоку/юго-востоку. Изолинии вытянуты эллипсом, формируя отдельный купол с достаточно крутыми бортами — характерный силуэт насыпного кургана. Размер купола по плану укладывается в габариты позднейшей зоны отчуждения некрополя, где запрет на рядовые захоронения логически располагал сакральный центр.
Эта морфология объясняет сразу несколько индуцированных аномалий:
«лишняя» высота над общей поверхностью;
устойчивость пятачка открытой поверхности (фиксируется и на OSM);
концентрация поздних вмешательств (хозяйственный блок, дорожки) именно на вершине — практическая эксплуатация восстановленного/уплотнённого грунта.
С учётом морфологии и наблюдений по раскопам уточним: 1) Структура холма. Вне эллипса кургана — естественный суглинковый останец с тонким гумусом; внутри овального пятна по топосъёмке — насыпь ≈2 м дополнительной мощности с более развитым гумусом и лучшей кустарниково‑древесной растительностью. 2) Интерпретация. Естественный холм в XIII–XIV вв. был «усилен» курганообразной насыпью для установки каменной надземной усыпальницы — мазара — и сакрализации точки (выделения «запретной территории» для рядовых погребений). 3) Археологические подтверждения. В раскопах читается выровненная площадка уплотнённого светлого грунта (тело холма); скелетные погребения лежат в теле холма, за пределами насыпи; контраст мощности гумуса у подножия и внутри эллипса типичен для искусственных насыпей.
✅ Вывод. Перед нами комбинация естественного и искусственного образования; «курганная шапка» (~2 м) служила мемориальной платформой мазара, вокруг которой формировался ранний некрополь.
4. Мазар на вершине: планировочные и типологические аргументы
На предполагаемой оси мазара и сегодня находится хозяйственная постройка. Она видна уже на снимках 1940‑х годов, что исключает её «совсем позднее» происхождение. Для нас важен сам факт привязки хозяйственной функции к прочной подоснове — вероятному остатку фундамента.
Размеры площадки позволяют реконструировать небольшую каменную постройку порядка 10×10 м. Это связано с существованием небольшой мечети ( а может и караимской Кенасы) примерно таких же размеров, располагавшейся в 30 м севернее от мазара, за пределами курганной шапки, с минаретом; на её фундаментах позднее была построена сначала деревянная, а затем и каменная Мазаракиевская церковь.
Топонимический след «Mazar lui Acbaş» (варианты фиксации: «Chesene (Mazar) lui Acbas», по‑русски — «Акбашев (Мазар) Кешенев»; в местной традиции — «Мазар Ачбаша/Акбаша») подпитывает предположение о персональном характере мемориала — усыпальницы «основателя»/покровителя поселения. Вокруг таких объектов формировались кольцевые некрополи, где ранние захоронения часто демонстрируют мусульманскую обрядность. Важно учитывать исторический контекст начала XV века: территории восточнее Прута лишь начинали осваиваться Молдавским княжеством (в отличие от земель к западу, активно осваиваемых господарями из Марамуреша со второй половины XIV века); прибывшие валахи составляли тогда миноритарную часть населения, тогда как особенно на севере преобладали рутены (из «Рутении Рошу»), а также татарские, караимские и куманские группы. Грамота 1436 года о даровании логофету Ванчеодному из бояр из Марамуреша, ряда сел восточнее Прута фиксирует начало системного освоения этих земель молдавскими господарями. На фоне включённости региона в орбиту Золотой Орды и близости границ крымского хана такая демографическая картина естественным образом объясняет наличие на вершине мусульманского мемориала (мазара) и раннего пояса погребений по мусульманскому или караимскому обычаю.
Нас не должно удивлять наличие мечети или караимской кенасы в этих местах в то время. С одной стороны, учитывая мажоритарный состав населения в те времена, а также необходимость привлечения наемников для охраны поселения, а самым логичным было привлекать крымских татар, мечеть (кенаса) была просто необходима. Даже сегодня, когда доля мусульман в Кишинёве ничтожна (порядка двух десятых процента), в городе действует пять молитвенных пространств, включая мечеть «Assalam»/мечеть Лиги исламикэ на ул. Mesager, 9; следовательно, число культовых точек не линейно следует за численностью общины. Для XVII в. упомянутые Эвлией “17 kenîse” не должны удивлять: термин kenîse у него зонтичный и, помимо приходских церквей, включает часовни, оратории, домовые молельни, а также иудейские и караимские молельные (кенасы) в самом городе и предместьях. На месте мечети, а скорее караимской кенасы (по ориентации на Иерусалим, т.е. на юг, кенаса даже больше подходит) уже могла быть деревянная церковь, предшественница Мазаракиевской церкви. При том, что доля еврейско-караимского населения тогда могла быть существенно выше нынешней, суммарное количество таких малых святилищ вполне могло достигать обозначенной цифры, даже без наличия 17 полноценных приходских церквей.
5. «Погреба» на склоне как вторичное использование нижних мазаров
На склоне холма фиксируются два подземных помещения с отметкой пола около –3 м от современной поверхности. Оба расположены на заметном уклоне — что нетипично для бытовых погребов (их тянут к устойчивому основанию, защищённому от оползания). Такая аномалия становится логичной, если допустить, что нижний ярус холма некогда содержал дополнительные малые мазары/часовни, позднее вторично приспособленные под хозяйственные нужды.
Один из этих объёмов уцелел и используется церковными служителями; второй был уничтожен при строительстве 1970‑х годов. Наличие «парных» камер и их посадка по горизонталям поддерживают концентрическое развитие сакрального пояса вокруг главной вершины.
6. Многослойность захоронений: что показывают траншеи и раскопы
Уже в послевоенных наблюдениях отмечалась многослойность погребений, хорошо видимая в срезах траншей времён войны. Раскопки 2010 г. подтвердили длительное и многопоколенное использование некрополя: рядом с типичными христианскими захоронениями (вытянутое положение на спине, голова на запад, руки на груди) встречены погребения на правом боку с лицом на юго‑восток — ориентация на Мекку. Выявлены и коллективные костехранилища/ямы вторичного захоронения — следствие строительных работ на кладбище и практики освобождения места. Дополнительно в секции 1 выявлена яма № 8: комплекс из двух скелетов крупных канид, уложенных зеркально на правый бок (осевой ориентир S–N), и скелета птицы (предв., журавлиные, Gruidae) на деревянной подине при наличии следов интенсивного огня, древесного угля и обугленных семян проса. Комплекс интерпретируется как намеренная ритуальная депозиция степной традиции (вероятнее всего кыпчакско‑половецкого/раннеордынского круга, XII–XIV вв.). Стратиграфически яма предшествует функционированию средневекового некрополя (перекрыта погребениями М.14 и М.15), что подтверждает её более ранний характер. Симметричная пара канид может пониматься как «стражи», птица — как сакральный посредник; огонь и зерно — элементы очищения и жертвенной трапезы. Альтернативно возможна трактовка как «фундаментного/закрывающего» жертвоприношения для сооружения.
Ритуал представлял собой очищение места огнём с последующим возложением парных “стражей” и птицы на деревянную подину и сожжением части приношений (зерно, древесина). Животных не кремировали; они были погребены целыми. Дополнительные огневые точки по периметру маркировали границу сакрального ядра будущего некрополя.
В рассматриваемой стратиграфии допустима последовательность: сначала освящение площадки и формирование ранних погребений некрополя, позднее — встраивание на этом месте мавзолея (мазара). При таком сценарии ранние захоронения обычно: (1) сохраняли in situ, «поднимая» отметку — устраивали подсыпку/террасу и перекрывали их стерильным слоем; (2) аккуратно перезахоранивали к периферии некрополя с молитвами и новой маркировкой; (3) интегрировали в план как «спутниковые» могилы (сохраняя под полом или в пределах двора‑хазиры). Границы «сакрального ядра» мазара обозначались оградой/двором либо приподнятой платформой, внутри которых обычные погребения уже не допускались.
План показывает не одиночный, а серийный охранительный сценарий: центральная ритуальная яма с парной канидой и журавлём соседствует с ещё одной, поздней канидной депозицией и рядом круглых огневых/столбовых лунок, образующих огненный периметр/маркер. Погребения обходят эти точки, что указывает на устойчивую память о «запретном ядре» площадки. Совокупность признаков подтверждает интерпретацию участка как освящённого входа/границы некрополя, позднее, вероятно, включённого в ограду или надстройку (в т.ч. возможный мазар).
Отсутствие погребений внутри зоны ритуальных ям объясняется тем, что её границы поддерживались в памяти общины не только оградой/платформой, но и повторяемыми огневыми маркерами (круглые ямы с углём) и устным запретом. План демонстрирует характерный ‘обход’ могилами сакрального ядра: пространство оставлено свободным, а периметр периодически ‘обновлялся’ малым огнём, что надолго фиксировало запрет на захоронения внутри.
Стратиграфия показывает, что два погребения, ориентированные головой на восток (ребёнок и взрослый), лежат ниже остальных и, следовательно, представляют ранний горизонт площадки. Над детским позднее был погребён взрослый уже в стандартной ориентировке, а выше взрослого «восточного» фиксируется круглая яма с древесным углём. Такой разрез подтверждает фазу раннего микроритуала с обратной ориентировкой, после которой обряд стандартизируется, а границы некрополя дополнительно маркируются огневыми/столбовыми лунками. Это демонстрирует стремление ориентировать умерших к сакральному ядру площадки (ритуальным ямам/огневым точкам), сформированному при «открытии» некрополя. Это показывает, что ранние захоронения начинались на этом месте; позволяет локализовать ядро сакрального центра и заключить, что оно располагалось на самой высокой точке холма и первоначально было занято не некрополем, а иным объектом. Это также могло послужить при выборе места для Акбашева Мазара в его пользу.
По совокупности признаков комплекс относится к раннему степному охранительному ритуалу кыпчакско-половецкого круга. Исторически эти группы обитали на рассматриваемой территории в XII–XIII вв., а в XIII–XIV вв. регион входил в ордынскую зону влияния.
Обнаруженный во вторичном залегании фрагмент керамики культуры Рэдучанень (XII–XIII вв.) фиксирует присутствие горизонта высокого Средневековья в непосредственной окрестности памятника. Хотя черепок поступил в слой в результате террасирования XIX века, сам факт его переноса указывает на существование поблизости участка, освоенного в XII–XIII вв., что согласуется с данными о раннем степном ритуале и раннем этапе формирования некрополя
Все это рисует стратиграфическую картину окраин некрополя: ранний мусульманский горизонт, перекрытый более поздними христианскими слоями, с перемешанными эпизодами перезахоронений. Пространственно ранние слои, где могли располагаться захоронения караимов (у них ориентация могил север-юг, лицом на Иерусалим, как и у иудеев) тяготеют к вершине и к склонам, тогда как периферия, где велись раскопки 2010 г., отражает позднее расширение некрополя. Это объясняет, почему статистически преобладают христианские погребения: исследованы окраины, а не сакральное ядро. Дополнительно, выбор окраин обусловлен и практическими причинами: на территории насыпного кургана вся поверхность, как видно по текущему состоянию, густо покрыта кустарником и молодыми и старыми деревьями, что не позволяет открыть раскоп; напротив, на природной поверхности глинистого холма с минимальным слоем гумуса легче найти свободные от зарослей участки для проведения изысканий.
7. Хронологическая модель развития участка
XIV–XV вв. На вершине холма — постройка типа мазара (возможная усыпальница знатного человека, «Акбаша»), вокруг — кладбище первых жителей «Chişinău de pe Bâc», среди которых ощутим тюркский/татарский компонент (это могли быть и караимы). Ряд погребений соблюдает мусульманский обряд, включая ориентацию на Мекку и положение на правом боку, часть некрополя караимов находится в центре площадки, которая до сих пор не исследована.
XVI–XVIII вв. Некрополь расширяется и христианизируется параллельно изменению конфессиональной структуры населения. Над фундаментами раннего святилища возникает сначала деревянная, затем каменная церковь. В этот период фиксируются типичные гробовые захоронения, иногда семейные, с инвентарём соответствующей эпохи.
Первая треть XIX в. Некрополь закрывается, формируется забор и зона отчуждения (по данным планировочной документации). Периодические строительные работы приводят к переносу костей в общие ямы.
XX век. Военные действия оставляют траншеи, вскрывшие пласты кладбища. К середине 1940‑х годов на вершине фиксируется хозяйственный блок, видимый на аэрофото и топосъёмке. В 1970‑е годы подступы к холму подвергаются застройке, один из «нижних» подземных объёмов уничтожен. Часть холма с курганом срезается для расширения площадки у 16-этажных домов
Эта последовательность согласует все наблюдения и объясняет, почему христианский пласт доминирует в раскопах последних лет, не отменяя более ранний слой.
8. Ранние горизонты: от гето-даков к античному периоду
Отдельные находки керамики VII–VI вв. до н.э. показывают, что плато использовалось в гораздо более раннее время — как поселение или временный пункт. Линейные элементы рельефа, читаемые как остатки рва оборонительного типа, соотносятся с горизонтом гето-даков (IV–III вв. до н.э.), что логично для доминирующего холма, контролирующего долину. Скорее всего, в этом месте издавна существовала небольшая крепость для размещения гарнизона: деревянные стены и ров по периметру. Роль рва между холмом и крепостной площадкой выполнял естественный овраг, сохранившийся до наших дней. Ранее по нему тек ручей из родника на вершине; он же подпитывал водой оборонительный ров, который по рельефу огибал площадку и в нижней точке вновь соединялся с ручьём и далее — с руслом Быка. Таким образом, сакральность и стратегичность точки имеет многоступенчатую преемственность: языческая площадка — мемориал/мазар — христианский храм. Размещение некрополя на вершине, доступ к которой требовал перехода через ручей, соответствует традиции вынесения погребальных пространств на «отделённые» участки: вода играла роль границы‑очистителя между пространством живых и мёртвых, подчёркивая сакральный статус холма. Кроме того, наличие родника, упоминаемого в Грамоте 1436 года, снабжавшего город водой вплоть до XX века и действующего сегодня, — ещё один фактор в пользу такого размещения.
Указание археолога Шлаена (1956) о «более древних фундаментах» под Мазаракиевской церковью и предположении о древнеславянском капище частично резонирует с нашей моделью: священная площадка переиспользовалась в разные эпохи, меняя конфессию, но сохраняя ось памяти.
9. Обнаруженные монеты и гипотезы относительно датировки захоронений
В ходе археологических раскопок, проведённых в 2010 году в непосредственной близости от церкви Мазаракиевской в Кишинёве, были обнаружены 29 монет в 21 из 52 исследованных могил. Большинство из них представляют собой серебряные монеты, происходящие из Центральной и Восточной Европы, преимущественно из Венгрии XVI – начала XVII века. Были идентифицированы, в частности, денарии, отчеканенные при Фердинанде I (1546, 1547, 1552, 1556, 1558), Максимилиане II (1569), Рудольфе II (1600), а также польский полторак времён Сигизмунда III (1624) и шведский шиллинг второй половины XVII века.
Кроме того, был найден значительный набор османских монет (13 экземпляров), из которых только немногие относятся к XVI–XVII векам, в то время как большинство датируется XVIII и началом XIX века. Среди них — пара, выпущенные при султанах Ахмеде III, Мустафе III, Абдулхамиде I и Селиме III, некоторые из которых были отчеканены в Египте (Мисир), что подчёркивает широкие торговые связи региона в османский период.
Хронологический анализ монет показывает, что они нередко находились в обращении в регионе в течение 100–150 лет после чеканки. Таким образом, присутствие монеты 1556 года отнюдь не означает, что захоронение датируется XVI веком — скорее всего, речь идёт о более позднем погребении XVII–XVIII веков. Например, денарии, выпущенные при Фердинанде I в 1546–1558 годах, продолжали обращаться в Трансильвании и Молдове до второй половины XVIII века. Польские полтораки, такие как монета 1624 года, использовались в торговле до 1750–1760-х годов, а шведские шиллинги, хоть и реже, попадались в восточноевропейском денежном обороте до 1800 года. Османские пара, особенно чеканенные в Мисире в XVIII веке, встречаются в Молдове даже после аннексии 1812 года.
Примечательно, что Молдавское княжество имело право чеканить так называемые имитации венгерских монет. Это была легальная подражательная чеканка, при которой монеты соответствовали оригиналам по весу и содержанию металла, но производились в местных монетных дворах с обозначением знака мастера, который нёс личную ответственность за качество. Такие монеты использовались наравне с оригинальными и отличались от фальсификатов. Именно это объясняет большое количество обнаруженных венгерских денариев. Османские монеты, с другой стороны, чеканились исключительно в пределах Османской империи и только от имени султана. Местные правители, в том числе молдавские господари, не имели права на их чеканку. Тем не менее, османские пара, особенно из Египта, были столь же широко признаны, как венгерские денарии. Таким образом, обе валюты можно рассматривать как эквиваленты современных евро и доллара — главные и устойчивые денежные единицы, принимаемые в международной торговле и на местных рынках региона.
В некоторых случаях, например в могиле №19, монета была настолько повреждена, что не поддаётся идентификации. Это, в сочетании с необычной ориентацией скелета, позволяет выдвинуть гипотезу, что данное захоронение может относиться к гораздо более раннему периоду — возможно, даже XII–XIII века, в контексте некрополей кумано-печенежского типа. Та же ориентация зафиксирована и в могиле №14, где монеты вовсе отсутствуют, что дополнительно указывает на существование архаичного сакрального ядра, предшествующего современной церкви.
Таким образом, найденные монеты не только способствуют относительной датировке погребений, но и позволяют выделить различные фазы использования погребального пространства: от возможных раннесредневековых захоронений до непрерывной эксплуатации в период позднего османского владычества. На основании этих выводов была разработана хронологическая схема некрополя с цветовой маркировкой групп могил, соответствующих основным этапам захоронений, что отражает эволюцию сакрального пространства во времени.
Выделены три основные хронологические группы:
Группа I — XII–XIII вв. Захоронения, ориентированные по особым обрядовым принципам (головой к центру или югу), без инвентаря или с сомнительными находками. Связаны, вероятно, с домонгольским или кочевым населением (кипчаки, половцы). Могилы 14 и 19 являются характерными примерами этой группы. На схеме обозначены зелёным цветом.
Группа II — середина XVII – середина XVIII вв. (1650–1750) Погребения, содержащие западноевропейские серебряные монеты XVI – начала XVII вв. (в основном венгерские денарии времён Фердинанда I, Рудольфа II и Максимилиана II, а также польские полтораки начала XVII века), которые продолжали хождение вплоть до конца XVIII века. Монеты в этих захоронениях, как правило, хорошо сохранились и позволяют отнести их к активному этапу функционирования некрополя в постсредневековый период. Скопление могил этой группы наблюдается в центральной и северо-западной части исследованного участка, где ориентация и структура погребений свидетельствуют о христианских обрядах с упорядоченной планировкой. Эта группа составляет основной массив захоронений и отражает устойчивое использование сакрального пространства на протяжении более века. На схеме обозначены жёлтым цветом.
Переходная фаза — вторая половина XVIII века (1750–1780) Эта фаза включает в себя погребения, в которых либо сочетаются монеты западноевропейского и османского происхождения, либо отсутствует чёткий археологический инвентарь. Некоторые захоронения содержат монеты, находившиеся в обращении на пределе своего временного ресурса, такие как полтораки и денарии, а также первые османские пара. В ряде случаев зафиксированы шведские монеты и медные османские экземпляры, отчеканенные в Египте. Ориентация тел и планировка могил в этих случаях частично соответствует более раннему христианскому типу, но с признаками упрощения ритуала. Эта фаза может отражать постепенный переход от устойчивой традиции к более прагматичным практикам на фоне политической нестабильности и снижения уровня ритуальной регламентации. На схеме обозначены оранжевым цветом.
Группа III — конец XVIII – начало XIX века (1780–1810) Поздняя фаза захоронений, характеризующаяся преобладанием османских монет — преимущественно медных пар, отчеканенных при султанах Абдулхамиде I и Селиме III, часто на монетных дворах в Египте (Мисир). Эти монеты свидетельствуют о торговой и административной зависимости региона от Османской империи вплоть до рубежа XIX века. Погребения этой группы сосредоточены в восточной и южной частях исследованного участка, где зафиксированы упрощённые типы гробов, использование позднего инвентаря и признаки ускоренного захоронения. Некоторые из могил могут датироваться уже после 1812 года, что указывает на продолжающееся использование участка в условиях смены политической власти и ослабления традиционной погребальной культуры. На схеме обозначены красным цветом.
10. Ключевые вопросы и как их проверить
Гипотеза целенаправленно выстроена так, чтобы быть верифицируемой. Предлагается поэтапная программа исследований:
Неразрушающая геофизика на вершине и склонах:
георадар (GPR) для поиска стен/арок под хозяйственным блоком на вершине и следов возможной камеры;
электротомография для фиксации плотных каменных тел (фундаментов) в «курганной» шапке;
магнитометрия для выявления контуров бывших печей/обожжённых кладок.
Точечные шурфы (2–3 окна):
у западного/южного борта «вершинного» купола для чтения слоёв насыпи и фиксации горизонта перекрытия;
в уцелевшем подземном помещении на склоне — для установления, являлось ли оно сакральной камерой с поздней адаптацией.
Архивные изыскания:
поиск планов ограждения некрополя 1820‑х гг.;
фиксация описаний «мазарного» топонима в приходских/городских документах;
съёмки 1940‑х с более высоким разрешением (если доступны).
Траекторный анализ ориентаций в раскопанных могилах:
статистически проверить «стягивание» мусульманских погребений к вершине и её юго-восточному полюсу.
Эти шаги минимально инвазивны, совместимы с действующим религиозным режимом и дают однозначные признаки (наличие каменной камеры, ступенчатая насыпанная структура, концентрические пояса погребений).
11. Охранный режим и музеефикация
Даже до полной верификации гипотезы участок требует бережного режима. Предлагается:
Обновить охранные границы некрополя с учётом «курганной» шапки и подсклоновых зон;
Ввести запрет на земляные работы без археологического надзора в пределах предполагаемой насыпи;
Оборудовать информационную тропу с двумя лаконичными стендами: «Многослойный холм» и «От мазара к храму»;
Организовать микро-экспозицию в существующем подземном помещении на склоне в случае подтверждения гипотезы (без вскрытия новых слоёв): фото раскопов 2010 г., копии планов 1940‑х, схематический разрез холма; на текущем этапе благоустроить площадку на ул. Мазаракиевской, убрать мусорные баки и установить информационный стенд с QR‑кодом, связывающим посетителей с полной информацией об этом месте;
На уровне городского музея — создать цифровой макет холма (3D), куда интегрировать будущие результаты геофизики.
Такая «лёгкая музеефикация» делает место читабельным и для горожан, и для гостей, не нарушая религиозной практики.
12. Дискуссионные моменты и альтернативы
Научная добросовестность требует оговорить, где гипотеза может быть пересмотрена:
Курган или эрозионный останец? Морфология «шапки» убедительна, но геофизика может показать природный суглинковый бугор. В таком случае мазар мог стоять на естественной вершине без насыпи.
Погреба как хозяйственные с первого дня. Если их кладка датируется поздним временем и не содержит следов сакральной отделки, связь с «нижними мазарами» ослабнет.
Ориентации захоронений. Возможны локальные отклонения, не связанные с конфессией (рельеф, дерево, границы участка). Нужна выборка и статистика.
Даже при этих оговорках центральная идея — долговременное сакральное использование одной и той же вершины — остаётся неизменной и хорошо подтверждается сменой религиозных слоёв.
13. Городской контекст: почему это важно сегодня
Мазаракиевский холм — редкий для Кишинёва пример многослойной сакральной ландшафтной формы, читаемой через века. Для города, который ищет свой нарратив идентичности, такая точка позволяет говорить о преемственности: тюркские, славянские, румынские, молдавские пласты не исключают, а наслаивают друг друга.
Включение холма в пешеходный культурный маршрут центральных высот, связывающий храм, родники, старые кварталы и археологические окна, может стать элементом новой городской педагогики. Здесь удобно объяснять, как работают топография, обряд, память и политика места.
14. Заключение
Сопоставление карт, топографии и археологических наблюдений позволяет предложить связную гипотезу: на вершине Мазаракиевского холма стоял мазар (вероятно, усыпальница «Акбаша»), сформировавший сакральное ядро раннего некрополя XIV–XV вв. Позднее место было христианизировано, что отразилось в доминировании погребений XVI–XVIII вв., а к началу XIX в. некрополь закрыли, оформив ограду. Курганоподобная «шапка» вершины, два подсклоновых подземных объёма, многослойность, фиксируемая в траншеях и раскопах, а также ранние (античные) находки — все это укладывается в модель преемственного сакрального холма.
Дальнейшие шаги должны быть направлены на аккуратную верификацию (геофизика, выборочные шурфы) и бережную интеграцию участка в культурную инфраструктуру города. Вне зависимости от окончательной интерпретации, Мазаракиевский холм заслуживает статуса подлинного ядра памяти Кишинёва. |
| Хронологическая схема |
 |
| по Грамоте 17 июля 1436года |
 |
| Все карты середины 17 века разных авторов |
.%20Cartographe.png)
 |
| Мечети в Кишиневе на сегодня |
 |
| Караимская Кенеса в Тракае (Литва) |
 |
| Караимская Кенаса в Чуфут-Кале (Крым) |
 |
| Кыпчакско/половецкий степной ритуал XII-XIII в.в. |
 |
| Схема раскопов 2010 - оранжевым ритуальная яма 12-13 в.в., синим - захоронения на правом боку с лицом в сторону Мекки по мусульманскому обряду, желтым - явно раннего периода |
 |
| Кипчакский/половецкий степной ритуал XII-XIII в.в. |
 |
| Схема раскопов И.Тентюком 2010 |
 |
| Из раскопов 2010 - 4 явно по мусульманскому обряду |
 |
| Хождение монет найденных в раскопах 2010 года |
 |
| Схема раскопов 2010 - хронология по найденным монетам: зеленым - 12-13 в.в. (головой к сакральному ядру и монету невозможно определить), желтым - 1650-1750, оранжевым - 1750-1780, красным - 1780-1810 |
 |
| Так выглядит погреб на территории церкви сегодня, имеющий очень странное рсположение и организацию входа. Очень похоже на использование чего-то более старого. Второй погреб разрушен. |
Комментариев нет:
Отправить комментарий